"Дюна" vs "Голодные игры" - эдипальные ловушки популярных киносказок

Почему так популярны истории, где герой убивает плохую власть? Такие фильмы помогают решать внутренний конфликты зрителей

Если верить психоанализу, всякое творчество - сублимация внутренних порывов, либидозных или деструктивных. Создавая, творец передает сигнал зрителям. Чем глубже копнет - тем больше вероятность, что найдутся те, у кого возникнет чувство резонанса. Это ли не волшебство? 

Психоанализ дает иное объяснение, а именно - вынесение универсального психического конфликта до планетарных масштабов. Часто эксплуатируются, хотя и завуалированно (это - табу!), темы инициации, трансформации и "отцеубийства" - все стадии эдипового конфликта.

Для примера, возьмем два нашумевших и, на первый взгляд, очень разных по глубине и смыслу фильма - эпическую сагу “Дюна” и подростковую антиутопию “Голодные игры”. Обе ленты сняты по романам-многотомникам: у “Игр” экранизировано все три книги Сьюзен Коллинз плюс приквел в 2023 году. А в “Дюне” киноистория только началась - в 2021 вышел фильм-вступление, где наметился основной сюжет, а в 2024 мир увидела вторая часть - “завязка” в стиле экшн.

Кино либо нравится, либо нет. Но именно сюжетная линия что-то “включает” в зрителях (и делает кассовые сборы, к слову). Это “что-то” - повторяющиеся из мифа в миф, из сценария в сценарий истории, в которых спрятаны знакомые каждому архетипы и табу. 

Написанная в 1963 Фрэнком Гербертом, она стала классикой фантастики. Сюжет разворачивается вокруг борьбы за власть над планетой Арракис. Там находится особая “пряность”, необходимая для космических перелетов. Пряность рассыпана в песке, а вся планета представляет бесконечную дюну, ее так и называют местные жители-фримены. Для них ценность - это вода и свобода. Противопоставить технически развитым врагам с других планет им нечего. Фримены партизанят и верят в приход мессии. Им становится наследник дома Атрейдесов - Пол, сын космического графа, получившего в управление Арракис.

Бесполезно углубляться в подробности: вселенная продумана до мелочей. Наша задача - понять, чем история Пола Атрейдеса так интересна, что даже нечитавшие книгу зрители глубоко задеты этой сказкой.

Если бы не яркие экранизации, антиутопию можно было бы отнести к средней подростковой литературе: мало продуманная Вселенная, четкие границы добра и зла. Впрочем, это не грех - видеть черное черным. Грех - нарушить существующий миропорядок. Именно это делает Китнисс Эвердин - молодая девушка из бедного дистрикта вымышленного государства Панем. Китнисс становится участницей “Голодных игр” - шоу, где молодые люди сражаются насмерть, и остаться может только один. Игра придумана в назидание, как напоминание о последствиях попытки революции. 

Девушка нарушает правила, заботясь сначала о наименьшей участнице игр, а затем вступая в соглашение с еще одним противником. В конце игры за приз держатся оба - победителя нет, порядок нарушен. Это моментально делает из Китнисс героиню, а после - лицо революционного движения. 

Отец психоанализа Зигмунд Фрейд - автор концепции об эдиповом комплексе. Эдип - мифический герой, который, сам того не зная, возжелал свою мать Йокасту и убил своего отца Лая, царя Фив. Когда-то Лай узнал, что погибнет от руки сына, и попытался уничтожить того в младенчестве. Мальчик выжил, вырос вдали от дворца. Отца убил по случайности, мать возжелал и женился на ней. Оба не знали о родственных узах.

В этом мифе есть два нарушенных табу - убийство отца и инцест с матерью. Согласно психоанализу, то, что табу - бессознательный запрет на самом глубоком уровне, а нарушение приводит к тяжкому наказанию: в мифе Эдип ослепляет себя и лишает власти, Йокаста умирает.

Фрейд исследовал табу у примитивных племен. Корни ограничений уходят в начало цивилизации, но тогда была необходимость для выживания общины. Среди табу - каннибализм, инцест, отцеубийство и др. 

Но вернемся к Эдипу - амбивалентность отношения к отцу (и отца к сыну) тут проиллюстрирована буквально, жаждой убить и сожалениями при этом. Миф показывает наглядно то, что Фрейд видел как вытесненную часть истории каждого взросления. В работе "Тотем и Табу" он писал, что мальчик тайно жаждет заполучить столько же власти и могущества, как отец, при этом жаждет и его признания, инициации в мире взрослых мужчин.

Первый объект, на который направлено внимание ребенка, это мать. У них свой диалог, который превращается в триаду с появлением отеческой фигуры. У отца и матери тоже есть близость, на что ребенок реагирует подсознательной ревностью (к отцу) и повышенной нежностью (к матери). У девочек, по мнению Карла Юнга, есть тайное желание занять место подле отца. Все это звучит не так безумно, если вспомнить детские фразы в духе "Выйду замуж за папу", "Вырасту - женюсь на маме".

Миф сбывается, но в завуалированном виде. Табу, запрет не дает сделать это открыто, нужны иносказания. Даже древние принесения в жертву тотемных животных - это "перенесенный" в животное-защитника отец, которого все же можно почитать, а потом убить, а затем вновь получить его защиту на новом, потустороннем уровне.

Зритель невольно соотносит себя с главным героем и его поступками. А ведь главный герой “хороший” - и потому не может убить своего отца (или любого, кто его замещает по сюжету). Значит, сделать это надо как-то “не по-настоящему” - по незнанию, по случайности, а лучше - благодаря превращению отца в не-отца, а например - в отчима, злого президента и т.д.

Власть брать в свои руки, проявляя излишнюю алчность, также главному герою не пристало. Он становится лицом борьбы за власть неких "более добрых" сил против "более злых".

Но "убить" все же придется и для этого есть психическая лазейка. Мы говорим о проективной идентификации, когда главный герой расщепляет свои “хорошие” (разрешенные) и “плохие” (под запретом) желания, идентифицируя свои порывы с конкретными личностями.

Мы все это умеем. Легче найти оправдание, когда злишься на кого-то “злого”. “Я кричу, потому что это ты так себя ведешь”, “Я ударил, потому что он на меня презрительно смотрел”. Тяжело выносить свою “плохость” - проще свои плохие желания “подселить” в ответственность других.

В мифологическом пространстве хорошее и плохое тоже расщепляется, чтобы нашим взрослеющим мальчикам и девочкам было проще решиться на бунт. Чем "моложе" история, тем больше расщепление. Если царь Лай и зол и добр одновременно, то у Гарри Поттера, например, другой расклад сил. “Плохой” отец его способностей не Джеймс Поттер, а Воландеморт. Смерть “плохого отца” - путь к установлению добра и новой власти, пророком которой выступает Гарри.

У Пола Атрейдеса тоже "два отца". Благородный и честный Лето - мягкий и неспособный защитить близких. Кто же “плохой отец” Пола, неужели гротескно злой Лорд Харконнен? По сюжету, линии враждующих родов тайно переплетены, а Лорд и в самом деле старший родственник. Пол его убивает. Надо слышать, какой триумф показывает зал, криками поддержки и облегченными вздохами, когда Пол пронизывает мечом тело Лорда! Но есть еще Император.

Хороший отец Лето был убит плохим отцом Лордом Харконенном, при попустительстве еще одной фигуры власти - Императора. В конечном итоге все три фигуры уничтожены, Пол управляет миром.

Отказ браться за это дело вначале (из-за видений с реками крови, которые могут быть пролиты, если Пол решится стать освободителем) был подавлен самим Полом во время наркотического путешествия и открытия правды о своем происхождении от двух ветвей - добра и зла, Атрейдесов и Харконеннов. Пол оправдан в глазах зрителя, убийства от его руки совсем не похожи на решение эдипового конфликта.

Китнисс нарушает правила "Голодных игр" и правила мифа. По сюжету, девушка постепенно превращается в лицо оппозиции власти Панема. Как и Пол, она не хочет быть мессией, но не может отказаться, понимая, что существующий порядок надо сломать.

И здесь история заканчивается убийством не одной, а двоих "родительских фигур" - девушка стреляет в альтернативную президентку Альму Коин, узнав о том, что та "тоже плохая", и в этот момент толпа убивает действующего президента Кориолана Сноу.

Примечательно, что Китнисс все-таки не обретает власть, а уходит в добровольное изгнание: в конце оказалось, что героине нужна только свобода жить своей жизнью. Очень символично, если вспомнить, что книга написана в 2008, когда феминистическая повестка привела к реальному смещению "женского счастья" к понятиям свободы и реализации, и весьма неожиданно, на новый лад, заканчивается "старый" миф.

Перед нами два героя, которые по воле авторов, прошли все стадии для разрешения эдипового конфликта. Прошли так, как не пройдет современный человек, скованный цивилизованными ограничениями. Одна из причин существования искусства - возможность тайно, полунамеком реализовать все эти вытесненные порывы, "постыдные" чувства, триумфальные эмоции и победы на поле, выход на которое запрещен.

Мальвина Корж