Алена Винницкая: "Для меня учиться на психолога — это начать жизнь с чистого листа, открыть в себе скрытые способности"

MOZHNA JOURNAL записал достаточно откровенное интервью с Аленой Винницкой, в котором мы поговорили о том, чем она сейчас живет, почему хочет учиться на психолога и почему поддерживает ветеранов и их семьи

Сейчас расскажу. Мой фонд вместе с КНУ имени Тараса Шевченко и Службой занятости запустили благотворительно-социальную программу психологического восстановления и образования для ветеранов. Когда проект начался, я увидела, как участники, а это, на минуточку, ветераны, вернувшиеся с войны, и члены их семей, готовятся к поступлению, как серьезно к этому относятся, и решила тоже попробовать сдать вступительные экзамены. И я себе загадала, что если пройду, то пойду учиться.  

Если честно, то сначала не было сильного желания снова учиться. Но я поняла, что для этого уже все есть: у меня есть первое высшее образование, я 20 лет работаю артисткой. У меня есть опыт работы с разными людьми. А еще я часто слышу от поклонников, что мои песни помогают пережить сложные моменты в жизни. Например, есть девушка, которая живет в Херсоне. Она сказала мне, что все девять месяцев российской оккупации слушала мои песни, и от этого ей становилось легче. Получается, что моя музыка также может быть определенной психологической помощью. Она обращается к сердцу и душе человека. И я, честно говоря, всегда понимала, что имею определенное влияние на людей, которые слушают то, что я написала.  

Мой фонд поддерживает ветеранов. И я поняла, что могу быть здесь полезной. А я очень люблю быть полезной (улыбается).  

Сейчас у меня определенный творческий "застой". Я мало пишу. У меня на это нет сил и желания, я чувствую некое опустошение. И я надеюсь, что стану психологом и начну помогать людям более профессионально. Вот так и сложилось с поступлением.

Хочу немного вернуться назад. Фонд существует с 2013 года. Мы помогали детям с онкологическими заболеваниями. Согласно уставу, мы можем заниматься многими вещами, но к нам обращались именно с этой проблемой, и 90% тех, кому мы помогали, были именно дети с онкозаболеваниями.  

С началом полномасштабной войны мы начали помогать людям с питанием, медицинскими средствами, самым необходимым. Мы взяли шефство над детским домом в Умани. В 2022 году людям требовались просто еда и лекарства, а потом, когда все более-менее стабилизировалось, нам захотелось сделать что-то более масштабное.  

Затем мы встретились с Александром Ткаченко. Он рассказал, что сейчас ветераны очень страдают, так как им тяжело дается ресоциализация. Речь идет о тех, кто возвращается к гражданской жизни. Им нужна психологическая помощь, но им трудно работать с гражданскими психологами, они их не воспринимают. Ветеранам необходимо проходить психологическую реабилитацию, а таких учреждений и специалистов очень мало, потому что военные психологи — это совсем другая тема.  

Военные психологи работают на фронте. Их задача — привести военнослужащего в порядок, чтобы он пошел дальше воевать. А здесь нужно вернуть человека в гражданскую жизнь. И таких специалистов сейчас очень трудно найти.

Военные считают, что если ты не был на фронте, не видел войны, то о чем можно говорить? И у нас возникла идея создать программу, куда можно пригласить ветеранов, ветеранок и членов их семей. Это также могут быть люди, пережившие оккупацию. То есть, люди, которые были очень близки к ужасам войны. Мы создали программу психологической реабилитации и образования. Восстановления требует каждый ветеран. Наша цель — предложить ветеранам и членам их семей получить образование психолога.  

Это уникальная программа, мне кажется, что такого никто еще не делал в мире. Я видела это своими глазами, я проходила программу “Ветеранская хата”, которая входит в “Новую перспективу”. Но там я поняла, что мне, как будущему психологу, если я хочу стать психологом, будет трудно работать с ветеранами.

Мы пробовали себя в качестве психологов в “Ветеранской хате”, и есть некоторые вопросы, которые я просто не могу задать. Меня не поймут, потому что это может сделать только ветеран. Перед гражданскими психологами они закрываются и не хотят разговаривать.  

Я спрашивала сама себя: правильно ли я все понимаю? Но когда я увидела самих ветеранов и их жен, которые все поняли, все приняли, все подтвердили, я успокоилась и сама себе сказала: “Все правильно, действительно так”.

Я воспринимаю людей как людей. Я не воспринимаю их как “людей, которым я помогаю”. Я стараюсь ко всем относиться с уважением и пониманием.  

Я научилась в “Ветеранской хате”, работая на практике как психолог, что все-таки нужно держать некоторую дистанцию, потому что психика самого психолога не выдерживает.  

Психолог — это человек со своими проблемами, и существует супервизия, на которую нужно время от времени ходить, работать над собой. Если просто погружаться в клиентов, это плохо кончится. А психолог должен вести себя более профессионально и держать определенную дистанцию. Я стараюсь не делать ее большой. Мы живем в Украине, где идет война, и надо относиться друг к другу немного бережнее.

Честно говоря, все истории впечатлили. Но есть то, что задело меня очень глубоко. Это то, что переживают жены военных. Они потеряли всю свою жизнь, особенно если муж был ранен. Им нужно оставить все, чем они занимались до этого, проводить много времени с мужем и быть "никем". Одна женщина сказала мне, что общалась с психологом, и он сказал ей: "Забудьте, что вы женщина. Все. Вы — боевой товарищ. Вы — медсестра". У таких женщин огромное психологическое напряжение, потому что они не чувствуют себя женщинами. Это тоже нужно прорабатывать. Они не ощущают себя просто женщинами — красивыми, желанными. Они понимают, что должны постоянно что-то делать, постоянно помогать. 

Про женщин — это отдельный разговор. Я мечтаю в будущем создать на базе нашего фонда женский хаб, где будут только женщины, чтобы им тоже помогать. Такое сестринство. Я слышала много историй, которые они не рассказывают публично, потому что боятся осуждения. Женщинам нужно место, куда они могли бы прийти и проработать это с профессионалами, с психологами. Это очень важный момент. Об этом вообще мало кто пишет и говорит. И мало кто говорит о высоком проценте разводов в семьях наших военных. 

Я всегда ближе к сердцу воспринимала женщин. И мои песни тоже писались для женщин. Я выходила на сцену и говорила: "Девушки, эти песни написаны для вас, и я не понимаю, что здесь делают мужчины?". У меня всегда была очень женская лирика, о женских переживаниях, о любви, страданиях, о женском счастье. Когда я столкнулась с женщинами-военными и женами военных в жизни, это стало еще одним аргументом за то, чтобы идти получать образование, чтобы работать с ними и помогать им. 

Я однажды обращалась к психологу. Тогда у меня были серьезные проблемы. Но это было как-то неосознанно, если честно. Хотя не могу сказать, что мне это не помогло. Психолог задавал такие вопросы, которые я себе сама никогда не задавала. И никто из моих близких тоже. Это меня очень удивило. Помню, что я тогда подумала: почему я сама так с собой никогда не разговаривала? 

И именно тогда я поняла, что психология — это наука. Психология — это не просто "болтовня", как говорят некоторые. И психолога не заменит ни подруга, ни мама. 

Психолога своего надо найти. И при этом устанавливается определенная связь. Возможно, у кого-то связь с психологом не установилась, и он сразу решил, что это вообще не работает. А еще своего психолога нужно выбирать. 

Это как пойти на рынок (не побоюсь этого выражения) и выбрать то, что тебе подходит. И пойти снова, если что-то не так. 

Есть одна вещь, которую я поняла только сейчас. Работа с психологом должна быть постоянной. Жизнь движется вперед, постоянно что-то происходит, накапливаются проблемы. И с этим нужно идти к психологу, который поможет. Нельзя думать, что психолог один раз на всю жизнь "поставит мозги на место". Со своим психологом нужно встречаться хотя бы раз в полгода. И работа с психологом — это постоянная работа над собой. 

У нас была такая практика в "Ветеранской хате". Александр Ткаченко в конце занятий попросил нас написать себе письмо, как будущему психологу, и потом достать это письмо перед своей первой консультацией. Было очень интересно наблюдать за реакцией людей. Некоторые написали очень быстро, некоторые отказались писать вообще. 

А что бы я сказала себе той, которая была 20 лет назад? Знаете, я думала об этом не раз. А потом поняла, что ничего не сказала бы. Надо идти по жизни так, как идешь. У меня было в жизни по-разному. Было и хорошо, и плохо. Но все это — мое. Все это — мой жизненный опыт. На своих ошибках я научилась, как надо и как не надо делать. Поэтому — никаких советов. Здесь и сейчас. Как есть, так и есть. 

В принципе, уже доросло. Конечно, не так, как на Западе. У меня соседка — психолог. Мы иногда ходим с ней на кофе, и я спрашиваю, обращаются ли люди. Она говорит, что обращаются, и целыми семьями, и с детьми. То есть такая практика уже есть. Но все еще осталось ошибочное мнение, что психолог — это человек, с которым ты "говоришь и платишь ему за это деньги". 

На мой взгляд, все, кого я знаю, нуждаются в психологической помощи. Ведь никто не знает, как вести себя с другими людьми. Никто не знает, как вести себя в семье, с любимыми, на работе. И самое главное, никто не знает себя. Психолог мог бы помочь с этим. 

Война оставила меня вообще без планов. Мои планы сейчас связаны с образованием, потому что нужно учиться. Продолжать работать в фонде. Есть обычные жизненные планы — получить водительские права. Творческие планы я пока отпустила: сказала себе "если что-то придет ко мне — я сделаю". 

Для меня учеба — это изменить судьбу. Начать новую профессию — это очень серьезный план. Но кто хочет, тот своего добьется. Можно попробовать еще раз. Попробовать начать все с начала.