Женатые и недоступные

Лера вошла в Zoom с тем же идеально отстроенным видом, к которому я уже привык за несколько сессий. Свет позади приглушенный, фон чистый, выражение лица собранное. Она словно держала в руках невидимую броню, которая помогала ей выглядеть безупречно. Но сегодня что-то изменилось. Ее глаза выдавали напряжение, словно за этим фасадом что-то сдвинулось.

— Ехала с работы, смотрела на этих... Парочки держатся за руки, мамаши с колясками, дети верещат, а они улыбаются.

Она говорила с какой-то почти резкой интонацией, как будто слова вот-вот прорвут плотину.

— И у меня, знаешь, какой-то гул в голове начинается. 

— Сейчас смотрю на тебя и мне кажется, ты до сих пор злишься, когда это вспоминаешь, я прав?

— Я злюсь. Злюсь на них всех. На эту их простоту. Потому что… 

Лера замолчала, подбирая слова. 

— У тебя этого нет — помог я. 

Лера качнула головой, губы чуть дрогнули. Она подняла взгляд на меня и, будто проверяя мою реакцию, добавила:

— Нет, конечно, я могу говорить себе, что мне этого не нужно. Что это банально, скучно. Но я хочу.

— Если ты этого так хочешь, то почему этого нет?

Лера глубоко вдохнула, как будто пыталась взять себя в руки. 

— Мне попадаются неправильные. Всегда. Они либо женатые, либо занятые своей работой, либо просто эмоционально закрытые. И я ведь вижу это с самого начала. Знаю! Но все равно ввязываюсь. Один говорит, что его брак — это просто формальность. Другой: «Я живу с ней ради детей, но ты — ты совсем другое». Я сначала верю. А потом…

Она замолчала, ее плечи опустились.

— Один стартапер, другой — художник. Говорил, что не может ничего обещать, потому что «чувствует себя в плену обязательств».

Она рассмеялась — коротко, зло. — Но я все равно цепляюсь, — продолжила она, уже тише. — А потом смотрю, как они уходят, и чувствую себя пустой.

Она остановилась, закрыла глаза и наклонила голову, будто хотела спрятаться.

В ее словах было не только разочарование. Это была усталость от самой себя. Женатые, недоступные, не готовые — они были не случайностью. Они были способом избежать настоящей близости. Потому что если человек изначально недоступен, то его уход всегда объясним. 

— Скажи, — я наконец прервал тишину, — ты злишься на них?

Она медленно открыла глаза и кивнула.

— На себя сильнее. Потому что каждый раз думаю, что будет иначе. А оно не иначе. Никогда.

Ее слова отдались в воздухе, как отзвуки боли, которая слишком глубоко сидела, чтобы ее легко отпустить.

Лера говорила о своих мужчинах ровно, почти без эмоций, будто читала чужую биографию. Но за этими словами скрывалась боль, которую она еще не готова была признать. Она рассказывала, как один из них исчез после трех месяцев ярких встреч, другой «зависал» между ней и своей карьерой, третий держал в зоне полумертвых отношений, обещая что-то «после развода».

— Ты говоришь, знаешь, что они недоступны с самого начала. Почему ты все-таки выбираешь их?

— Потому что… не знаю, — произнесла она, хмурясь. — Они интересные. С ними не бывает скучно.

— А с «доступными» скучно?

— Да, — выпалила она. — Слишком.

Я дал ей продолжить, не вмешиваясь.

— Была у меня пара нормальных парней. Звонили вовремя, заботились, предлагали встречаться по выходным. И это было... пусто. Я не могла заинтересоваться по-настоящему. Все казалось предсказуемым: ты им нравишься, они готовы ради тебя что-то делать. 

Она вздохнула и снова посмотрела в экран, будто требуя у меня ответа.

— Может, я просто испорчена?

Я задумался. Ее слова не были просто жалобой на скуку. Они отсылали к чему-то более глубокому.

— Расскажи о своем детстве, — мягко предложил я.

Она поморщилась, как будто я только что напомнил про что-то неприятное, что она предпочла бы не трогать.

— Что именно?

— Как ты росла. Какими были твои родители.

Лера скрестила руки на груди, но начала говорить, хоть и неохотно.

— Мама была всегда рядом. Но я помню, что ее было сложно обнять. Она все время была в делах: работала, проверяла мои уроки, готовила. Всегда чем-то занята, всегда серьезная.

— А отец?

— Он ушел, когда мне было шесть. Обещал, что будет приезжать по выходным, но делал это редко. Иногда звонил, иногда привозил подарки, говорил, как сильно меня любит. Но его никогда не было по-настоящему.

Лера замолчала, и я увидел, как ее пальцы судорожно вцепились в край рукава.

— Ты ждала, когда он придет?

— Ждала, — коротко ответила она.

— И как это было?

Она отвела взгляд, словно этот вопрос задел что-то слишком личное.

— Каждый раз думала, что вот теперь он точно останется. Может, я веду себя неправильно, может, недостаточно хорошая дочь, и он поэтому уходит.

Ее голос дрогнул, но она быстро взяла себя в руки.

— А потом он уезжал, и я думала: надо было быть лучше. Умнее, веселее, не расстраивать его своими капризами.

Я почувствовал, как ее слова замыкают круг. Все стало на свои места: мужчины, которых она выбирала, были эмоционально недоступными, как ее отец. Она бессознательно пыталась переписать тот самый детский сценарий. «Если я завоюю его, если он выберет меня — значит, я все-таки заслуживаю любви».

— Лера, — сказал я тихо, — ты когда-нибудь чувствовала себя полностью нужной? Такой, какая ты есть?

Ее глаза чуть расширились, словно я задал вопрос, на который она не была готова.

— Нет.

Она сказала это ровно, но в этом «нет» слышалась огромная пустота.

— С доступными мужчинами скучно, потому что они не требуют от тебя ничего доказывать, — продолжил я. — А ты привыкла к другому. Привыкла верить, что любовь нужно заслужить.

Лера молчала, но ее лицо напряглось.

— Понимаешь, Влад, я не хочу быть с теми, кто легко открывается. Это сразу пугает. Мне кажется, что такие мужчины ничего не чувствуют по-настоящему. Они просто берут то, что ближе всего.

Я слышал, как за этими словами скрывается ее собственный страх: страх, что быть с доступным мужчиной — это значит позволить себе быть собой. А это всегда страшнее, чем гоняться за теми, кто изначально не может остаться. Ее выборы были не о любви. Они были о страхе близости, который она привыкла маскировать под поиски чего-то «интересного».

После той сессии, где Лера рассказала о детстве, наши встречи изменились. Она уже не отмахивалась от вопросов, не пыталась спрятаться за сарказмом. Но что-то в ней все равно сопротивлялось. Теперь это была не только боль, но и растущая злость на себя.

— Сколько раз я уже это слышала, — сказала она на следующей встрече, сложив руки на груди. — «Ты выбираешь недоступных мужчин, чтобы не сталкиваться с настоящей близостью». Как будто я специально выбираю себе проблемы.

— А ты не специально? — спросил я, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало ни тени обвинения.

Она взглянула на меня, будто я сказал что-то глупое, и покачала головой.

— Если бы это было так, мне бы не было так хреново каждый раз, когда они уходят.

Я кивнул. Да, ей было больно, но эта боль была привычной. Безопасной, в каком-то смысле. Сценарий, который повторялся раз за разом, давал ей чувство контроля: она заранее знала, чем все закончится. С мужчинами, которые могли остаться, все было сложнее.

Мы начали обсуждать, как этот страх близости проявляется в ее жизни.

— С обычными мужчинами я не могу, — призналась Лера. — Они как будто… У них все слишком… просто.

— Например?

Она задумалась, опустила взгляд.

— Один парень… Все было хорошо: он звал меня в кино, писал каждое утро. Но через пару месяцев стало казаться, что все слишком предсказуемо. Я бросила его. Сказала, что это не то, что мне нужно.

— И что тогда чувствовала?

Она замерла, будто пересматривала ту ситуацию в голове.

— Облегчение. И страх.

— Страх чего?

— Что я никогда не смогу влюбиться.

Лера не верила, что ее можно любить просто так, без условий. Ее детство научило ее, что любовь нужно заслуживать. И когда она сталкивалась с мужчиной, который был готов принять ее без борьбы, это казалось ненастоящим.

— Скажи, а что для тебя любовь?

Она хмыкнула, устало откинувшись назад.

— Это… сложно. Это про страсть, про интерес. Про то, чтобы человек был готов ради тебя менять свою жизнь.

— Но это ведь не всегда любовь. Иногда это просто борьба.

Лера посмотрела на меня с недоверием. Она все еще сопротивлялась. Мы стали работать над тем, как она воспринимает себя и свои отношения. Это было медленно, порой болезненно. Я просил ее отслеживать свои чувства, замечать, когда она начинает тянуться к тому, что кажется знакомым, но разрушительным.

— Ты можешь попробовать быть с тем, кто готов остаться, — говорил я ей. — Это может быть страшно, потому что ты привыкла к другому. Но это единственный способ научиться чему-то новому.

Она скептически улыбалась в ответ, но не спорила. 

На одной из следующих сессий Лера рассказала о новом мужчине.

— Он из моего офиса, — начала она, снова укладывая волосы за ухо. — Ничего особенного: обычный парень. Все время спрашивает, как я себя чувствую, что мне нравится.

— И как ты себя чувствуешь?

Она помялась, прежде чем ответить.

— Честно? Странно. Иногда, откровенно говоря, подбешивает. 
Мы засмеялись.

— А еще как будто жду подвоха.

— И он есть?

— Не знаю. 

Я улыбнулся.

— Почему бы не проверить?

Лера усмехнулась, но ее глаза потеплели. Это не было финалом. Она все еще могла испугаться, оттолкнуть нового мужчину, вернуться к привычному сценарию. Но то, что она позволила себе заметить доступного мужчину, уже значило, что мы движемся в правильную сторону. Постепенно, ее броня начала трескаться, и за ней показывалась настоящая Лера — не та, которая пытается заслужить любовь, а та, которая учится верить, что ее достаточно.