На страже нарциссизма: мистер Рипли

Мы продолжаем обзоры фильмов, которые, как нам кажется, должны быть интересными психологам. 

Стоит присмотреться к хитам кинематографа, как станет ясно - сейчас не время для “белых и пушистых” героев. Зло потеряло четкие границы, жестокость оправдана, а наивность наказуема. Центральное положение заняли различные “сложные” персонажи, полные фобий и странностей. Некоторые из них настоящие психопаты. Таков и мистер Томас (Том) Рипли - мошенник из Нью-Йорка, ворующий личность бездарного, но добродушного Ричарда (Дикки) Гринлифа. Именно о нем пойдет речь в мини-сериале “Рипли”, снятом Netflix и показаном в 2024 году. 

Дикки просаживает трастовый фонд отца-миллионера - на красивую жизнь в Италии и увлечение искусством. Главное достоинство Дикки - это как раз его чувство собственного достоинства, с которым он сначала привечает Томаса Рипли, а потом и прощается с ним, поймав на вранье.

Не таков Том, с первого кадра (благодаря прекрасной игре Эндрю Скотта) очевидно, что наш герой лишен сочувствия к другим людям, зарабатывает обманом, подделывая чеки и разыгрывая из себя коллектора. Еще Том приспособлен к стесненным обстоятельствам - мы встречаем его в общежитии с “бумажными” стенами и почти антисанитарией (кроме его комнаты). Поначалу кажется, что Том закален такой обстановкой и держится молодцом.

Не прочтя роман Патриции Хайсмит (“Талантливый мистер Рипли”, 1955), не зная, что это детектив-нуар, получивший Премию имени Эдгара По в США, поначалу фильм можно принять за послевоенную социальную драму. Где Том соглашается помочь Дикки образумиться и вернуться домой в США - под контроль отца, а затем увлекается жизнью “богатого сынка” и буквально подменяет его. 

Кем только не предстает перед нами Том! То мошенник, то хороший парень, то лицемер, то несчастный сирота утонувших родителей, то убийца, то гомосексуал, то верный друг, то гораздо более талантливый живописец, чем сам Дикки, и дописывающий его картины.

Мы, зрители, как и Герберт Гринлиф, готовы поверить в любую историю, рассказанную Томом, готовы сопереживать чудовищу и даже бояться, что он будет раскрыт.

Как такое возможно?

Ответ, похоже, в том, что люди симпатизируют таким “рипли” - личностям, что в каком-то смысле восстанавливают равновесие, подменяя праздность истинным талантом, меняя нищего на принца. Но при этом не признают общественные нормы и гуманность как таковую (но это ведь не умалило обаяние другого культового киночудовища - Ганнибала Лектора?). Мы даже могли бы допустить, что Рипли - запутавшийся бунтарь, перешедший черту.

Если бы не Караваджо. Именно аналогия с художником-убийцей Микеланджело де Караваджо, красной нитью прошившая все повествование, показывает, с чем мы имеем дело - моральной распущенностью, нарциссизмом, расщеплением и диссоциацией психотика.

Впервые Том видит работу Караваджо “Давид с головой Голиафа” в Неаполе, где Дикки раскрывает секрет: обе “головы” на полотне - это автопортреты. Молодой Давид с болью глядит на лицо поверженного им Голиафа. Его, Давида, “постаревшее” лицо. Да, есть версия, что Караваджо “вселил” в картину свое раскаяние за пьяную жизнь и совершенное убийство. Художник получил помилование, но не дождался его, умерев от инфекции. Том слышит только первую часть истории, его невероятно завораживает идея “двух лиц”. Не готовый к тому, что увидит дальше, зритель может решить, что в бедном парне просыпается любовь к искусству. Но многие психиатры увидели в этом нечто иное - подкрепление для диссоциативного расстройства Рипли, который уже до поездки в Неаполь попытался примерить на себя образ Дикки, читал его письма, надевал одежду, изучал походку. Профессиональный поддельщик чеков, Том решился на действительно сложную махинацию. Он в мгновение превращается в стильного и образованного миллионера и ему каждый в этом верит.

Том убивает Дикки в лодке и тут же едва не погибает сам, упав за борт. Эта сцена (удивительно натуралистичная) вызывает смесь отвращения и …сопереживания. Жалко бездыханного Дикки, но, как пишут некоторые комментаторы, “он хотя бы пожил”. Подразумевается, что Том пожить не успел, так как все время “страдал” - от сиротства, незадачливого занятия мошенничеством, отсутствия друзей.

Сопереживание вызывает и безобразное сокрытие второго убийства - друга Фредди Майлза, которого Том грубо стаскивает за ноги, ударяя головой о каждую ступеньку подъезда. Рипли удается отмазаться от убийства, дважды вернувшись при этом к трупу, оставив уборку общей лестницы до утра, пропустив несколько капель… Почему даже сверхвнимательная в других сценах домоправительница Сильфана ничего не замечает?

Возможно, потому что это красиво. Весь черно-белый фильм, каждая снятая гениальным оператором Робертом Элсвиттом сцена, геометрически выверенными, почти фотографичными кадрами.

Красота становится основным определителем того, что любить, чему сочувствовать. Гуманность уступает красоте. Так как же такое возможно? Очень даже - в мире нарциссического дефицита и сатисфакции.

После выхода романов Хайсмит мистеру Рипли неоднократно “диагностировали” еще и диссоциативное расстройство личности. Оно вызывает разрыв между чувственной и интеллектуальной частью. Плохое не осознается плохим, эмоции не находятся в согласии с мышлением, здоровой эмпатии нет. Такой человек скажет, что ему хорошо, но улыбка будет отрепетированной сценой. Где нет эмоций, нет и необходимости соблюдать нормы, кроме тех, что о выживании. Жажда жизни у Рипли превращается в жажду обладания. Он копирует Дикки настолько, что даже готов терпеть ненавистную Мардж, хотя явно испытывает неприязнь к женщинам.

Кстати, не зря. Ведь у Тома Рипли мертвая мать и “мертвая”, безразличная в плане отношения, тетка. Диссоциация бывает разной степени и чаще не превращает человека в психопата, а усложняет ему понимание себя и коммуникации с другими, вызывает депрессию. Потерявший родителей мальчик не справился с болью (о полученной психотравме свидетельствует боязнь воды), устранив, диссоциировав себя от нее. Можно предположить, что убийство Дикки вызвало еще и расщепление личности, либо усугубило его. Караваджо-убийца и Караваджо-жертва - вот кто по-настоящему, неподдельно цепляет Тома. Два разных лица одного человека на одном полотне. Том увлекается связью между этими двумя, рассказывая небылицы о дружбе убийцы и жертвы, даже о влюбленности Дикки в него. Том делает это осознанно, чтобы подтвердить легенду и всех обмануть? Безусловно. Сам он в это не верит? А вот не факт.

Проективная идентификация с расщеплением приводит к тому, что человек делит свои хорошие и плохие качества на два отдельных лагеря. На этой почве может быть возникнуть множественная личность - несколько личностей в физически одном человеке. Такие “подличности” могут даже не знать друг о друге. В случае Тома нет уверенности, что он не верит в свои сказки. Он создает новый образ Дикки и даже новый образ самого себя, его лицо расслабляется, манеры улучшаются, он готов быть галантным и добрым.

Отец Дикки - единственный, чьему раскаянию веришь, но приходит оно уже в виде сатисфакции, которую получает, увы, не Гринлиф-младший, а его смерть. Сын пошел против воли отца, не став мужчиной. Вместо него Рипли станет тем самым мужчиной, Герберт Гринлиф даже оставляет убийце фамильное кольцо.

Есть у Рипли и “отец по делу”. Его играет Джон Малкович, мошенник появляется в последней серии. “Недобрый” покровитель легко определяет в Томе ложь и наверняка догадывается об убийстве. Но - поддерживает такой подход и даже проводит “инициацию”: вводит Рипли в мир “взрослых мошенников”, выдав фальшивые документы.

Полвека спустя это все было бы попросту невозможно - никакая бумажная переписка не заменяет видеозвонок. Обман был бы раскрыт, но нужно ли это зрителю?

В сериале зло индифферентно, оторвано от жизни, легко вводит в заблуждение, вызывает сочувствие и растворяется в толпе.

Мы не чувствуем зло, мы чувствуем ностальгию. По прекрасной эпохе, по-своему очень “нарциссической”, когда человечество выдохнуло после Второй мировой войны и частично восстановило мирную жизнь, с ее чудесными радостями каждого дня.

Черно-белое повествование таит забавное противоречие, где яркости картинки на экране будто бы и нет, а мы ее ощущаем во всем богатстве оттенков.

Так может мир хочет быть обманут? Все, включая честного инспектора, хотят быть обмануты, хотят верить в легенду Рипли. Мир хотел верить в Караваджо и простил гению убийство. Мир хочет верить и в Рипли, который нарушает рамки, но не нарушает красоту момента даже движением стеклянной пепельницы в чей-то череп.

Это может быть привлекательно для самой глубоко спрятанной части человеческой природы. Получить возмещение за все неудачные обстоятельства своего рождения и взросления, уйти с компенсацией, пренебрегая любыми запретами, выкрутиться и выжить, оставшись чудовищем в идеальной симметрии цивилизованного человеческого бытия.

Мальвина КОРЖ