Книга – не «козел отпущения»

Быстрые решения, радикальные инициативы «культурной революции» по избавлению от всего враждебного — где ее предел, где граница эмоций, скрывающихся за этими инициативами, а главное, что нами движет в этот момент? 

Какой взгляд у нас на книгу — просто как на конструктор человеческого сознания или как на доступный инструмент для самостоятельного построения собственного сознания с ее помощью? Если в порыве эмоций (инициатив) искоренять все, что нам не нравится, то какие конструктивные решения мы готовы предложить взамен последствий таких действий, и существуют ли они вообще, эти конструктивные решения, скрытые за эмоциями?

Даже мантра вечного вопроса «кто, если не я?» от жены алкоголика может дать сбой. И когда это случается, сковорода, пролетевшая мимо головы ее снова пьяного мужа, ясно иллюстрирует, что декомпенсацию никто не отменял. Все в мире стремится к равновесию, и жертве необходима сатисфакция не меньше, чем сковороде подчиниться закону гравитации, упав на пол за спиной мужа. Как только сковорода приземлится, муж с женой по воле судьбы вновь пробегутся по уже так хорошо знакомому кругу: жертва — насильник — спасатель. 

И так до тех пор, пока спустя день-другой она, примерив на себя роль насильника (а за ней, возможно, и роль спасателя), не смирится со своим положением, повторяя свое «кто, если не я?» и не продолжит нести свою ношу жертвы, подсознательно мечтая о возмездии. Сознается она себе в этом желании или нет — неважно. Важно, что рано или поздно все повторится снова.

Но бывает и хуже, когда возможности для возмездия просто нет. Тогда жертва носит в себе агрессию, которая, скорее всего, будет направлена на саму себя. Если не найдется «козла отпущения», то этим «козлом» станешь для себя сам. Даже если он найдется, то письмо, отправленное не по адресу, почта возвращает отправителю. А психика — это еще та почта, она прекрасно знает, с кем и в какие игры ты играешь. Знает лучше тебя.

Что будет, если это не личные игры, а игры между целыми народами? Коллективное сознание, как основной неписаный кодекс, клей, объединяющий общество на уровне горизонтальных связей, можно назвать народной ментальностью. Но в психологические игры играет не сознание, а подсознание. В коллективном подсознании народа существуют движущие силы, которые сознание часто не может признать. Эти силы, живущие в архетипах и мифах коллективной памяти, остаются подавленными и скрытыми, как скелеты в шкафу. Следовательно, возможности их принять нет. Без принятия эти архетипы будут раз за разом прорываться в сознание, стремясь повторить уже знакомый коллективный опыт. Например, война может пробудить в коллективном бессознательном народа старый опыт жертвы. Если последующие события не позволят направить энергию сатисфакции на адресата — насильника, эта энергия может обратиться на самих себя.

Если дотянуться до насильника не удается, чтобы он получил по заслугам, то возникает стремление искоренить в себе все общее с ним, вне зависимости от того, что именно. Ведь ненависть и агрессия, бурлящие в коллективном бессознательном, окрашивают все, что связано с ним, в черный цвет. Даже если это часть твоей истории, твоего национального тела, это не остановит энергию коллективного бессознательного.

На днях прочитал статью о том, что ученики одного из киевских лицеев сдали на макулатуру книги на русском языке. Я бы и не открыл эту статью, но увидел, что макулатуры вышло на тонну с небольшим. Сначала я подумал: неужели у нас так много книг Достоевского и Толстого в одном киевском лицее? Тема русской литературы сейчас очень чувствительная, поэтому я бы даже не стал об этом писать. Но, открыв статью, я увидел на фото то ли перевод книги Вальтера Скотта, то ли, возможно, другой книги, но точно – это был перевод на русский, а не книга русского автора.

Введя простую фразу «русскую литературу на макулатуру», я с удивлением для себя нашел множество статей о том, как в той или иной библиотеке собирают литературу на русском языке на макулатуру. Где-то 57 тонн книг за год, где-то 25 тонн за месяц. Теперь оставалось понять только одно – это частные книги или библиотечные. Библиотеки ежегодно списывают определенное количество книг, но стало интересно, сдают ли они свои русскоязычные книги на макулатуру по инициативе. Добавив слово «библиотека» в поиск, я смог найти статьи о том, как библиотеки не только собирают частные книги, но и списывают свои. Увидев еще несколько фотографий с книгами французских авторов, которые были переведены на русский, но отправились на макулатуру, я тут же задался вопросом: а есть ли у нас замена этим книгам переводами на украинский?

Один килограмм макулатуры стоит 3–4 гривны. Интересно, «Улисс» Джеймса Джойса в переводе Хорунжего сколько весит – меньше килограмма? Такие мысли и заставили меня начать размышлять. Размышляя о стратегических аспектах этих инициатив и их исполнителей, у меня возникал вопрос за вопросом. Если желание частных лиц распоряжаться своими книгами, таким образом выражая свою агрессию, я понимаю, то стоит ли избавляться от переводов, которые находятся в библиотеках? Ведь заменить их переводами на украинский в таких масштабах сейчас нет возможности – это потребует миллионы рабочих часов переводчиков, которые еще должны быть заинтересованы восстанавливать это наследие, применяя свой талант, столь необходимый для перевода художественной литературы. О специальной, технической, научной и профессиональной литературе я даже не упоминаю. Если сдавать сотни тонн книг на макулатуру, есть подозрение, что о сложности перевода никто не задумывается.

Я как-то читал «Сцены из жизни богемы» Анри Мюрже. Этой книги вообще нет на украинском. Я хотел бы прочитать «Сеньор президент» Мигеля Астуриаса. Она вроде как есть на украинском, но не оцифрована, то есть нет в формате e-book. А сколько экземпляров напечатано и где ее искать – для меня загадка. Двигаясь в этом направлении, я в конце концов дошел до философских вопросов. Я представил, что через сто пятьдесят лет, при определенных исторических обстоятельствах, Украина по воле потомков могла бы оккупировать Польшу и Словакию. И если бы этот невероятный сценарий вдруг осуществился, интересно, стали бы поляки и словаки сдавать мои книги, написанные 150 лет назад, на макулатуру по принципу, допустим, национальной принадлежности?

Но речь не об этом. Я не затрагиваю тему авторов по национальной принадлежности – моральные аспекты этой проблемы, повторюсь, из-за ее травматичной чувствительности лучше оставить до лучших времен. Я затрагиваю лишь единственный практический аспект проблемы – переводы, где по критерию языка может быть безвозвратно утрачен доступ к английским, французским или испанским авторам.

Такая цепочка размышлений вернула меня к тем же вопросам, с которых я начал эту статью. В сотнях тонн литературы на русском языке, включая переводы, в этих сотнях тонн книг, которые отправляются на макулатуру, не нашли ли мы, в некотором смысле, «козла отпущения», на которого можно направить агрессию, кипящую в коллективном бессознательном? 

Но не приведет ли такой выброс агрессии к утрате доступа к мировой литературе из-за отсутствия переводов на украинский в таком масштабе?