Психология - не наука

Первые сессии со Светой шли почти как по учебнику. Она пришла с таким воодушевлением, будто только и ждала, что сейчас я щелкну пальцами, скажу волшебное слово, и все ее проблемы сами собой разлетятся по углам. 

Света была идеальной клиенткой: слушала, кивала, вникала. На втором сеансе даже завела блокнот и записывала почти все мои слова и свои мысли. 

В блокноте уже на первой странице она крупными буквами написала что-то вроде: "Найти себя. Разрешить себе быть собой". Почерк такой, аккуратный, разборчивый. Как будто на каллиграфическую выставку собралась. 

Она стала делиться всей своей рутиной — работа, дом, вечная усталость. Работает в крупной компании, что-то вроде маркетинга. Начальники, отчеты, постоянная гонка за идеалом. Подружек нет, на работе — коллеги, не более. В общении со мной выглядела серьезной, как будто не позволяет себе ни расслабиться, ни шутить. 

Света жаловалась, что не чувствует себя настоящей, будто живет как-то по инерции, и вот только-только начала осознавать, что это не нормально — просыпаться и сразу хотеть, чтобы день поскорее кончился. Это было ее главное чувство: пустота. Усталая, вязкая пустота, в которой каждый день похож на другой.

Она приходила и рассказывала, как пытается "держать лицо" и показывать всем, что у нее все под контролем. Но в эти моменты, кажется, больше всего врала самой себе. Я осторожно заводил разговоры о ее детстве, о том, как долго она себя так чувствует, что, возможно, научилась это прятать еще с тех времен, когда просто не знала, что может быть иначе. Но она на такие разговоры особенно не шла, будто боялась, что если хотя бы раз откроется, уже не сможет закрыться обратно.

Первые встречи проходили ровно, спокойно. Я давал Свете простые упражнения на осознание и замедление, чтобы она могла чуть внимательнее присмотреться к себе и своим реакциям. И какое-то время это работало: она даже приходила и рассказывала, что пробовала что-то из наших бесед на практике, и это давало результат.

Но после пары таких недель начались странности.

Сначала Света просто перестала записывать что-то в блокнот. Я обратил внимание, но промолчал, подумал: ну ладно, что-то изменилось, бывает. Но на следующей неделе она впервые отменила встречу. И не просто так — отменила буквально за полчаса до начала, написала: "Извините, задерживаюсь на работе, не успею". Я ответил, что такое бывает, конечно, и мы договорились встретиться на следующей неделе.

Но на следующей неделе она снова отменила. На третьей неделе все-таки пришла, но с каким-то странным настроем — хмурая, скрещенные руки, взгляд в сторону. Я решил не начинать с вопросов о ее самочувствии, а просто дать самой заговорить.

— Знаете, я подумала… вся эта психология — это ведь не наука. Ну серьезно, это все, по сути, разговоры, от которых мало что меняется.

Я понимаю, что это уже не просто сопротивление. Но продолжаю слушать. 

— Что заставило тебя прийти к такому выводу? — спрашиваю.

Она усмехается, будто я сам сказал глупость.

— Как вы вообще можете знать, что я чувствую? Как можете понять меня, мои проблемы, если я и сама не до конца этого понимаю? Все это… ваши вопросы, разговоры про детство — это все домыслы. Врачи лечат, вот они — да, они знают, что делают. А вы… тут сидите и просто болтаете! 

Я смотрю на нее внимательно, улавливая то, что скрывается за ее словами. Это не просто протест. Но решаю дать высказаться.

— Ну вот, смотрите. Я хожу к вам, да? Трачу время, деньги. И что? Я как была в этой дыре, так и остаюсь, — она закатывает глаза и откидывается на спинку кресла, показывая своим видом, как ей это все надоело.

В какой-то степени Света была права. Психология работает с невидимыми, порой эфемерными материями, которые сложно измерить и в некоторых случаях они больше похожи на эзотерику или светскую беседу.  

— И давно ты так чувствуешь? — спрашиваю, наблюдая за ее реакцией.

— Ну, пару недель назад задумалась. Просто вдруг поняла, что ничего не меняется. Как бы я ни приходила сюда, я как будто топчусь на месте. Я все еще злюсь, все еще не понимаю, зачем вообще живу. Вы ведь должны были мне помочь, разве нет?

Я улыбаюсь, спокойно, без раздражения. Понятно, что сейчас она хочет поставить под вопрос мою компетентность, как будто это я не справляюсь с ее проблемами.

— Света, а что бы ты хотела, чтобы изменилось? Какой результат тебе нужен?

Она хмурится, будто я задал что-то чересчур очевидное.

— Я просто хочу… жить нормально. Чтобы не было этой бесконечной усталости. Чтобы мне не приходилось копаться в каких-то дурацких вопросах о себе. 

— Я понимаю, что тебе может казаться, будто изменений нет. Но ведь ты приходила к этому долгое время, к этому состоянию. Это не всегда может меняться так быстро, как хотелось бы.

Света снова закатывает глаза.

— Ну вот, опять, — говорит она с оттенком раздражения. — Опять вы про то, что "нужно время". А сколько его нужно? Год? Два? А потом вы скажете, что проблема — в моем сопротивлении или в детских травмах?

В этот момент понимаю, что мы находимся где-то в центре ее недовольства. Это что-то, что уже давно сидит у нее внутри.

— А что, если ты права? — осторожно говорю я. — Что, если это и правда пустая трата времени? Что бы это значило для тебя?

— Значит, я потратила время впустую. 

— Ты чувствуешь, что от разговоров мало пользы, — подытоживаю я.

— Ну да! 

Я понимаю, что она зла, но эта злость имеет свой источник не во мне. Это не злость на психологию, это злость на ее состояние. Мы немного молчим, я жду, чтобы Света сама это уловила.

— Света, — говорю я, стараясь не спугнуть эту напряженную, готовую взорваться энергию, — мне кажется, твоя злость не совсем обо мне и не о наших сессиях. Но… скажи, в твоей жизни раньше были люди, которые хотели "знать, что для тебя лучше"? 

Она усмехается и хмурится одновременно, будто я сказал что-то настолько очевидное, что ей даже неловко отвечать.

— Ну вот, ты сказала: "я трачу время впустую", "разговоры ни о чем". А если представить, что это не ко мне, а к кому-то еще? К тому, кто, как тебе казалось, говорил, как надо, а твое мнение игнорировал?

Света молчит, но что-то в ней дрогнуло. Она отводит глаза и смотрит куда-то вниз, напряженно.

— Вы говорите про отца, да? — спрашивает она, глядя мимо меня.

— Тебе так кажется?

— Он всегда знал, как "лучше". Когда я что-то пыталась объяснить, он говорил, что я "не понимаю", что он старше, умнее. Называл все мои чувства глупостями. — Света смотрит в сторону, как будто заново переживая все это. — Это как стена. Ты в нее бьешься, а тебя не слышат. Говорят, как надо, и неважно, что я думаю или что чувствую.

Она снова переводит взгляд на меня, в ее глазах что-то будто смягчается, но не до конца.

— А теперь, Света, представь, что твоя злость — это не злость на "бесполезные разговоры" или на мои вопросы. 

Она вдруг замолкает, кажется, обдумывая мои слова. Секунду — и видно, как на ее лице проступает легкое понимание. 

На следующей встрече Света была другая. Вроде бы та же самая строгая, закрытая, но что-то в ее взгляде стало мягче. Мы не виделись две недели, но по ее напряженному молчанию я почувствовал: что-то сдвинулось. Она сидела напротив, будто собираясь с духом, потом тяжело выдохнула и сказала:

— Похоже, вы были правы. Я… правда злилась не на вас. Не знаю, как так получилось. Вы ведь просто задавали вопросы. А я думала, что вы… ну, что вы такой же, как он. Считающий, что "знает лучше". 

Света опустила глаза, будто впервые позволила себе что-то признать вслух. Я кивнул, поддерживая ее, молчаливо подбадривая, чтобы она могла сама распутать эту ниточку.

— Я даже не думала об этом, но как-то… это само всплыло. Ваша фраза про людей, которые "знают лучше"… И вы знаете, я поняла, что всю жизнь так же смотрю на других людей. Думаю, что они видят меня… ну, как отец. Считают, что я ничего не понимаю, что я… что я глупая, не знающая, как правильно. 

Она чуть подалась вперед, как будто в этом признании наконец нашла ответ на свой вопрос.

— Я все время жду, что меня начнут обесценивать, смотрят на меня сверху вниз. 

Я видел, как это осознание для нее непросто, но одновременно в ней появилась какая-то сила, будто Света впервые смогла увидеть свои реакции со стороны. Я осторожно спросил:

— Как ты себя чувствуешь сейчас, когда видишь это?

Света улыбнулась, уже без той горечи, что прежде. В ее взгляде мелькнуло что-то похожее на облегчение, на долгожданное освобождение.

— Как будто спало напряжение. Я думала, что везде и всегда я должна защищаться, быть настороже. Даже с вами. А теперь я понимаю, что… это не всегда нужно. 

После этого наши сессии пошли иначе. Света стала замечать свои проекции и за пределами кабинета. Она рассказывала, как общалась с начальником и ожидала от него осуждения, но в этот раз поймала себя на мысли, что это просто ее старая привычка — видеть в каждом человека, который "лучше знает", как ей жить. Она увидела, как часто автоматически защищалась, боясь критики, которой, как оказалось, никто и не думал ее осыпать.

Наши встречи продолжались, но теперь в Свете появилась какая-то легкость, которой раньше не было. Она научилась чувствовать границу, где ее страх мешал жить, а где была реальная угроза.

Ее прогресс пошел быстрее. И, что самое главное, она начала верить в себя, в свои чувства, а значит — в свою жизнь, в которой больше не было нужды в постоянной обороне.